Пико. Вот это да, Лауро! Мы полагали, ты почиваешь в одиночестве, а у тебя, сдается мне, еще и свидание не закончилось, еще длится час любви!.. Почтительно желаю вам доброго дня, мадонна… Но, Лауро, серьезно: тогда ты не можешь отказать забавникам, которые уже много часов дожидаются, чтобы повидать тебя; кучка художников во главе с Франческо Романо, Альдобрандино…

Лоренцо. И этот? Ладно, ладно, с удовольствием. Они мне нужны. Пусть войдут. (На галерею передают повеление.) Я в настроении, государи! Мне сообщили хорошие новости! Сейчас пожалует гость! Я ожидаю сегодня еще одного знаменитого и приятного гостя. Бросьте, не догадаетесь. И ты, Пико, не догадаешься. Но я с нетерпением жду его и весьма рад, что мои художники скрасят минуты до его появления в этой комнате… Вот и они! Посмотрите только на красное, невинное лицо Альдобрандино! Посмотрите на влюбленный нос Леоне! А Гино, светлый любимец богов!.. Добро пожаловать, дети мои!

Робко, с поклонами, входят одиннадцать художников.

Альдобрандино. Привет и благословение вашему великолепию!

Грифоне. Здравия и радости божественному Лауренцию Медичи!

Художники теснятся вокруг него, склоняются к рукам.

Лоренцо. Благодарю! Благодарю! Уверяю вас, сердечно рад вашему приходу!.. Посмотрим, кто тут! Вот Эрколе, мой главный ювелир… И Гвидантонио, который делает красивые стулья… Ну конечно, теперь я разглядел и Симонетто, великолепного архитектора, и Дионео, формующего воск в скульптурные портреты… Что поделываешь, Пандольфо?.. А про то, что я удостоился чести лицезреть нашего маэстро Франческо, уж и не говорю.

Альдобрандино. Воистину так, ваша светлость, маэстpo Франческо — великий живописец и, несмотря на сомкнутые уста, в искусстве впереди всех; но в любви к вам, милостивый государь, от него не отстает ни один из нас, а кое-кто, думается мне, пожалуй, и превосходит. Могу ли я — как раз пришло в голову — позволить себе заметить, что я не столь давно снова дышу воздухом родины?

Лоренцо. В самом деле, мой добрый Альдобрандино, ты прав! Ты ведь уезжал! Ты был в Риме — я точно помню. У тебя там была работа, не так ли?

Альдобрандино. Именно, государь, и, хотел бы добавить, у высоких ценителей. Но затем до меня дошли слухи, что Лоренцо де Медичи, мой великий заказчик, занемог, я без промедления бросил все и поспешил во Флоренцию с таким рвением, что проделал дорогу из Рима меньше чем за восемь часов!

Грифоне. Он хвастает, государь. Я называю это бесстыдным хвастовством! Невозможно проделать такой путь за восемь часов. Вранье.

Альдобрандино. Вы слышите, милостивый государь, как он пытается очернить меня в ваших глазах?

Лоренцо. Спокойно, дети мои, никаких причин для ссоры. Допустим, добраться за восемь часов из Рима невозможно, но тогда Альдобрандино говорит так, лишь желая показать мне свою любовь, поэтически представить ее моему взору. И я не стану за это его бранить.

Альдобрандино. Великолепное толкование, государь. Но все же вы не вполне осознаете мою преданность, не догадываетесь, чего только я не готов ради вас вытерпеть и безмолвно перенести… Да позволено мне будет сказать хотя бы… Хорошо, хорошо, я молчу.

Грифоне. И правильно делаешь. Мы пришли сюда по более важному поводу. Следует обсудить торжества, Великолепный, которые необходимо устроить в честь вашего выздоровления.

Лоренцо. Моего выздоровления…

Грифоне. Именно. С вашего великодушного позволения — именно. Еще бы, ведь выздоровление Лоренцо дает неплохую возможность развернуть красивое триумфальное шествие, а затем танцы и публичное пиршество. В голове у меня роятся мысли. Поручите мне торжество, и это будет праздник, печатное описание которого обойдет всю Италию.

Лоренцо. Ладно, ладно, Грифоне. Благодарю тебя, мой мальчик. Я рассчитываю на тебя. Мы еще поговорим с тобой об этом. А теперь хочу послушать, работал ли Эрколе с тех пор как я его видел… Что ты все выискиваешь в комнате Гвидантонио, как собака блох?

Гвидантонио. Простите, милостивый государь… Осматриваю обстановку. Кое-что неплохо. Стул, на котором как раз сидит ваше великолепное сиятельство, моей работы. Прекрасная вещь. Но остальное, прошу прощения, довольно старомодно и не на высоте вкуса. У меня для вас в работе комната, где в античные мотивы великолепнейшим образом вплетены самые последние удобства. Могу я принести вам эскизы?

Лоренцо. Принеси при случае, мой друг. Как же я могу не заказать интерьер, если он по вкусу и уюту будет подлинным Гвидантонио. Так что же, Эрколе, поведай о своих прекрасных изделиях!

Эрколе. Мелочи, государь, но среди них есть и славные находки, которые вам понравятся. Красивую солонку и перечницу с фигурками и листьями я предназначил специально для вашего стола. Едва увидев их, вы тут же заплатите мне мою цену. Далее, я изготовил медаль с вашим портретом, а на обороте изобразил Моисея в момент, когда он высекает из скалы воду. И подпись — «Ut bibat populus»[64].

Лоренцо. Он пил… народ!.. Отчекань мне медаль, мой Эрколе. Отчекань в серебре и меди. Я хвалю ее, даже не видя. Ты удачно выбрал его, это изречение. Ut bibat populus…

Эрколе. Но самое великолепное — маленький молитвенник в честь Богоматери с крышкой из массивного золота, крайне богатый. Понимаете, снаружи драгоценны ми камнями, которые одни уже стоили шесть тысяч скуди, изображена Дева…

Альдобрандино. Разбежался, Эрколе! Лоренцо не купит твой молитвенник.

Лоренцо. И почему же не купит?

Альдобрандино. Да потому что ему не нравится образ Девы. По крайней мере он всеми силами старался, чтобы во Флоренции осталось как можно меньше дев.

Смех и аплодисменты.

Леоне. Это неслыханно! Неслыханное воровство, Великолепный! Это моя острота! Час назад я пошутил так в саду. Я призываю государей в свидетели…

Альдобрандино. Тебе не стоило бы так отвратительно выпячивать свою зависть, Леоне. Может, ты и сказал нечто подобное, признаю. Но ты говорил это совсем по другому поводу, и в любом случае то, что ты даже не можешь порадоваться за меня, услыхав аплодисменты благородных государей моей находчивости, свидетельствует о твоем дурном характере.

Леоне. Если бы здесь не сидел Лауро и мадонна Фьора, бахвал, я бы в лицо сказал тебе, что ты скудоумный болтун!

Альдобрандино. А я бы по всей правде ответил тебе, что твое сходство с вонючим козлом столь велико, что вас недолго и спутать…

Лоренцо. Альдобрандино! Леоне! Довольно! Объявляю спор улаженным. Я знаю вас обоих как остроумцев… Ну-ка, Леоне, расскажи нам что-нибудь! Выдай какую-нибудь небылицу, балагур! А мы компенсируем недополученные тобой рукоплескания. Смотри, как госпожа умоляет тебя взглядом! Она любит твои россказни. А наш маэстро Франческо… разве лицо его не выражает страстное желание? Ты хочешь, чтобы Леоне рассказал нам какую-нибудь нежную историю, мой Франческо, да или нет?

Франческо Романо (ухмыляясь, закатывает черные глаза, затем впервые открывает рот и произносит сильным, наивным голосом). Да.

Лоренцо (от души рассмеявшись). Ты слышишь, Леоне? Маэстро куда сильнее в живописи, чем в словесности; но то, что он говорит, всегда весомо и исполнено высокого смысла. И не вздумай отказываться. Начинай! Мадонна — царица дня! Она призывает тебя, наш изысканный круг ждет твоей повести.

Леоне. Ну ладно, слушайте! Но просил бы ученых государей о снисхождении. Я болтаю, как в голову взбредет, не искусничаю. Я не повествователь, не выдумщик, мне и не нужно вовсе выдумывать, будто поэту. Это поэты, как известно, наслаждаются и любят только гусиным пером, макнув его в чернила; я же делаю это при помощи более плодотворного инструмента… (Смех, выкрики «браво!».) А засим позвольте со всей достоверностью поведать вам, как Купидон в последний раз явил мне свою милость. Слушайте же! В Ломбардии, где я недавно гостил у своего друга, расположен женский монастырь, снискавший громкую славу благодаря благочестивой, осененной ореолом святости аббатисе. Так вот, к числу обитательниц монастыря принадлежит кузина моего друга по имени Фьяметта, и в один прекрасный день он отправился навестить ее и поговорить у решетки, позволив мне сопровождать его. Стоило мне увидеть эту особу, как в душе моей вспыхнула любовь к ее юности и красоте, а по ее глазам я догадался, что и она уже питает ко мне немалую благосклонность. Отныне все мои устремления были нацелены на то, как бы к ней приблизиться, а имея в таких делах немалый опыт, я быстро набросал план, коему содействовало то обстоятельство, что, как мне сообщили, в монастыре пустовало место садовника. Подрезав бороду, я на всякий случай несколько переменил наружность, облачился в лохмотья и явился к строгой, святой аббатисе как желающий получить место садовника, причем вдобавок ко всему прикинулся немым, и это была великолепная мысль, поскольку тем самым целомудренная дама окончательно уверилась в моей безмозглой безобидности для ее овечек. Меня приняли, и я тут же заступил на службу. Довольно скоро вышло так, что в саду за работой я встретился с очаровательной Фьяметтой, открылся ей, объяснил, что вовсе не немой, равно как и в прочих отношениях не имею телесных изъянов, в чем сердечно просил ее самым тщательным образом удостовериться. И поскольку пламенные ее желания летели навстречу моим, то в первый же вечер, как только представилась возможность, она привела меня к себе в келью, где я и провел подле нее ночь; и уверяю вас: если во время дневной работы из-за недостаточных навыков я, может, и недотягивал, то уж за ночной показал себя в высшей степени искусным и ловким. Да, прелести моей маленькой Фьяметты не одну ночь воодушевляли меня на великие деяния, и я свершал бы их еще множество ночей, если бы низкая зависть не положила конец нашему счастью. Две уродливые монашенки, у которых не было любовников и которым тайком, уж как получалось, приходилось удовлетворять свои потребности, обнаружив, что в огород пустили козла, исполнились по отношению к их милой сестре недоброжелательности и не погнушались поделиться плодами своих наблюдений с благочестивой аббатисой. Дабы действовать наверняка, было решено застигнуть грешников на месте преступления. Нас выследили, и как-то поздно вечером, когда Фьяметта в очередной раз впустила меня к себе, две завистливые монашенки поторопились к келье аббатисы и, чуть не выбив дверь, доложили, что лис угодил в капкан. Ночное вторжение, как станет ясно позже, оказалось святой женщине некстати; но она поспешила вскочить с постели, впопыхах натянула одежду и направилась с предательницами к келье Фьяметты. Они взломали дверь, зажгли свет, и взорам их предстали нежнейшие наши объятия. Мы с Фьяметтой сперва замерли от страха. Однако немного оправившись и чуть внимательнее приглядевшись к аббатисе, изрыгавшей оскорбления и проклятия, я заметил некую странность. А именно: святая женщина, полагая, что в темноте надевает чепец, напялила на голову штаны священника, подвязки которых довольно забавно свисали ей на плечи. «Мадонна, — начал я, перебив поток ее брани, и она вытаращила глаза, услыхав речь немого, — соблаговолите же прежде подвязать ваш головной убор, а потом говорите, что вашей душе угодно!» Тут она спохватилась, как оплошала, и залилась пунцовым румянцем, прекрасно зная, где находится владелец штанов. В ярости аббатиса бросилась прочь, а за ней и обе предательницы, а мы с моей Фьяметтой остались одни и той ночью еще раз беспрепятственно предались всем небесным…

1 ... 87 88 89 90 91 92 93 94 95 ... 126

На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Ранние новеллы [Frühe Erzählungen] - Томас (Пауль Томас) Манн бесплатно.

Похожие на Ранние новеллы [Frühe Erzählungen] - Томас (Пауль Томас) Манн книги

Волшебная гора. Часть I - Томас Манн - Классическая проза
Доктор Фаустус - Томас Манн - Классическая проза
Gladius Dei - Томас Манн - Классическая проза
Философские новеллы - Гюстав Флобер - Классическая проза
Собрание сочинений в 6 томах. Том 3. Франческа да Римини. Слава. Дочь Иорио. Факел под мерой. Сильнее любви. Корабль. Новеллы - Габриэле д'Аннунцио - Классическая проза
Собрание сочинений. Том 7 - Артур Дойль - Классическая проза
Сон в греховном покое - Уильям Сароян - Классическая проза
Золотые кресты - Иван Новиков - Классическая проза
Певцы - Иван Тургенев - Классическая проза
Смерть - Иван Тургенев - Классическая проза

Оставить комментарий